|
По высоте
владимирские Золотые ворота всё же уступали киевским, высота проёма которых
равнялась высоте центрального прохода-нефа Софии Киевской. А вот новый
владимирский Успенский собор (1158—1160 гг.), заложенный Андреем, высотой
превосходил все Успенский
собор во Владимире. XII в. 283 Фрагменты
белокаменной резьбы Успенского собора во Владимире. соборы
Святой Софии на Руси — и киевский, и новгородский, и полоцкий. По площади храм
Андрея Боголюбского был значительно меньше Софии Киевской и обладал
поразительной лёгкостью и стройностью. Стены и столбы стали тоньше, чем в
постройках Юрия Долгорукого; вместо как бы растекающихся по стене
выступов-лопаток появились плоские четырёхгранные полуколонны — пилястры. Наложенные на них тонкие полуколонии, на глазах
словно растущие вверх, заканчивались изящными лиственными капителями.
Незамысловатые арочки преобразились в красивый пояс из колонок, свисающих подобно
бахроме. Между колонками, очевидно позолоченными, были написаны изображения
святых. Сверкали золочёной медью также порталы, глава и несущий её барабан. Впервые
владимирские горожане смогли полюбоваться и резными каменными рельефами. На
одном из них грифоны (фантастические существа с львиным туловищем, орлиными
головой и крыльями) возносили на небо Александра Македонского. С другого
рельефа смотрели фигурки сорока севастийских мучеников, брошенных в холодное
озеро, с третьего — три отрока, ввергнутые вавилонским царём Навуходоносором в
горящую печь. А вошедшего в храм поражали яркие росписи, полы из цветных майоликовых
плиток, сделанных из обожжённой глины и покрытых глазурью, драгоценные ткани и
ковры. Весь облик собора стал совершенно другим: не суровый воин заказал
вознести эту постройку, а рачительный хозяин и утончённый ценитель искусства. Едва ли
уступала по роскоши городскому собору княжеская церковь Рождества Богородицы в
Боголюбовском замке (1158—1165 гг.), куда князь Андрей любил водить почётных
гостей. Такой церковью, «всею добродетелью церковной исполненной, измечтанной
всею хитростию», можно было гордиться. Её купол несли не столбы, а круглые
колонны, которые завершались пышными золочёными капителями, напоминавшими
короны; стены пестрели фресками, а полы сверкали начищенными плитами красной
меди. Внутри было светло и просторно; высоко возносились хоры, где во время
службы стоял князь со своей свитой. Над белокаменной крепостной стеной
издалека были видны золотая глава Рождественской церкви и две высокие
лестничные башни двухэтажного белокаменного дворца. Если у Юрия
Долгорукого храмы выглядели как крепости, то у Андрея Боголюбского крепость
походила на дворец. Нарядно украшенный фасад с тройными окнами, с бахромой
висячих колонок более подходил парадной резиденции, чем зданию, рассчитанному
на осаду. Площадь перед дворцом была вымощена камнем: на такой площади не
стыдно было бы принять и самого германского императора Фридриха Барбароссу,
который, по преданию, в знак уважения и дружбы прислал Андрею своих мастеров.
Под белокаменной сенью стояла большая водосвятная чаша. Говорили, что в эту чашу
Андрей щедрой рукой насыпал деньги для раздачи работникам. Князь чувствовал
себя «самовластцем» в своём княжестве и не видел нужды хорониться за грозными
стенами мрачных крепостей. |