Режиссёр творит спектакль — особое театральное произведение: такая мысль укоренилась в сознании теоретиков и практиков театра на рубеже XIX—XX вв. Хотя в музыкальном театре балетмейстер (или хореограф) появился значительно раньше. Создатели балетов XVIII в. и особенно XIX в., когда сцену завоевал романтический балет, — это явные предшественники современных режиссёров.

Конец XIX — начало XX в. — время появления крупных режиссёров.

Трагикам XIX — начала XX в. режиссёр был не нужен. В роли Гамлета —

Александр Южин (слева) и Эрнесто Росси.

258

Теперь именно от режиссёрского замысла, понимания им пьесы начинает зависеть успех спектакля. Актеры, в конце концов, признают свою подчинённую роль. Однако парадокс (точнее, даже правило, не предусматривающее исключений) состоит в том, что удачный спектакль, истинно художественное произведение можно создать только в том случае, если актёр и режиссёр равны по степени таланта, по умению понять текст пьесы. И хороший актёр в итоге подчиняется воле режиссёра, потому что спектакль — это их общее творение.

С начала XX в. повсеместно, за исключением Италии и Соединённых Штатов Америки, где становление театра отличалось от общеевропейского, пути развития искусства сцены стали определять режиссёры. Очень быстро споры о необходимости режиссуры почти прекратились, но возникла иная полемика: о задачах режиссёрского искусства. В том, что это искусство, уже никто не сомневался. Один из создателей Московского Художественного театра — Владимир Иванович Немирович-Данченко (1858—1943) считал: режиссёр должен умереть в актёре, т. е. свой замысел режиссёр должен вложить в сознание актёра, именно через него выразить всё, что намерен сказать сам. Для каждой пьесы постановщик обязан найти особую форму жизни на сцене, глубоко проникнуть в замысел автора и понять формы его мышления. С таким подходом спорил знаменитый экспериментатор в области театрального искусства Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Он считал, что режиссёр — это «автор спектакля» и поэтому должен чувствовать себя свободным. Авторский текст, по Мейерхольду, налагает определённые рамки на свободу режиссёрского замысла, но рабом текста постановщик не может и не должен быть ни в коем случае.

Подобные споры продолжаются по сей день, так как с появлением фигуры режиссёра в театральном процессе большую роль стала играть интерпретация, т. е. понимание, объяснение пьесы постановщиком. Насколько режиссёр свободен в истолковании литературного текста? Что интересует постановщика спектакля в первую очередь: пьеса или возможность выразить свои идеи, переосмыслив или даже исказив замысел драматурга? Конечно, всё зависит от индивидуальности режиссёра, его воли, его понимания сущностных проблем бытия — следовательно, от его мировоззрения. Границы свободы интерпретации в режиссёрском искусстве, разумеется, существуют, но этот вопрос каждый решает сам.

Когда режиссура утвердилась в качестве сценической профессии и особой формы театрального мышления, неизбежно встал вопрос о стиле режиссуры. Какую роль в творчестве того или иного режиссёра играют принципы жизнеподобия, когда сцена становится «вырезом жизни»? Как часто и широко постановщик использует метафоры? Как он относится к театральной традиции? Понятие метафоры в сценическом искусстве достаточно сложно, отчасти запутанно. Однако язык сцены — это язык искусства; следовательно, режиссёр должен освоить формы именно художественного мышления, создать собственный образ мира.