Архангел Михаил. Миниатюра. Рукопись. XI в.

Национальная библиотека, Париж.

Заставка в рукописном византийском Евангелии. XII в.

Государственный Исторический музей, Москва.

191

плечо сидящая рядом девушка. Под одеянием — пеплосом, открываю­щим руки и часть груди красавицы, ощущаются почти скульптурные формы совершенного тела; возле фигуры надпись: «Мелодия». Миниа­тюрист не мог передать звуки, изда­ваемые лирой псалмопевца, но та­ким образом дал зрителю понять, что они прекрасны. Вокруг Давида бродят овцы, козы, здесь же сидит собака, придавая миниатюре вид на­турной зарисовки. А в глубине вид­ны загородная патрицианская вилла и декоративная колонна, увенчанная вазой.

«Македонское возрождение» про­явилось и в прикладном искусстве. В императорских мастерских изготов­ляли ларцы для драгоценностей и благовоний, украшенные пластина­ми слоновой кости. Византийские прелестницы, причёсываясь и наря-

Заставка в византийской рукописной книге. XIII в.

Государственный Исторический музей, Москва.

Заставка в византийской рукописной книге. XI   в. Государственный Исторический музей, Москва.

Василий II Болгаробойца. Миниатюра. Псалтирь. XI—XII вв.

192

жаясь, любовались мифологически­ми героями и даже богами, вырезан­ными на стенках и крышке ларцов. Зевс в облике быка похищал Европу, Беллерофонт поил из источника крылатого Пегаса, водили хороводы кентавры... Трудно сказать, как моло­дая христианка должна была воспри­нимать, например, изображение три­умфа Диониса, ведь дионисийские игры и таинства давно были сурово осуждены Церковью за кощунственность и непристойность. Но, очевид­но, в сознании образованного знат­ного человека греческие мифы оставались лишь культурным симво­лом, а не живой религией, противо­стоящей христианству.

В архитектуре в это время был со­здан один из наиболее изысканных образцов крестово-купольного хра­ма, получивший название храма «на четырёх колонках». Его примером может служить северная церковь константинопольского монастыря, построенного сановником Констан­тином Липса (908 г.), вероятно по­священная Богоматери. Величест­венность Софии сменилась в ней хрупкой миниатюрностью, создаю­щей иной, но не менее совершенный архитектурный образ. Подкупольные арки опираются на довольно тонкие, отдельно стоящие колонны. Пространство свободно обтекает их, словно изливаясь из купола и запол­няя собой всё здание. Более того, кажется, будто здание и есть про­странство: стены, прорезанные ги­гантскими окнами, элементы внут­ренней конструкции, тонкие и лёгкие, не столько формируют или расчленяют пространственный объ­ём, сколько деликатно обозначают его границы. Пожалуй, ни в какой другой архитектуре зодчим не уда­лось добиться такого полного отра­жения в материи духовного начала. Может быть, даже сама София Кон­стантинопольская уступает в этом отношении храмам «на четырёх ко­лонках»: в интерьере Софии масса просто скрыта, а в церкви монасты­ря Липса она преображена.

Материальная оболочка транс­формируется, растворяется благодаря обилию света, проникающего через широкие проёмы в стенах и окнах в куполе. Сол­нечные лучи играют на степах, освещая удиви­тельную по тонкости исполнения мрамор­ную резьбу: пальмет­ты (франц. palmett; украшения в виде пальмового листа), кресты, кружево капителей... Благода­ря ей внутреннее пространство храма напоминает драгоцен­ный балдахин, возне­сённый над молящимися, а точнее над амвоном — небольшим возвышением в центре здания храма. Амвон, символизирующий собой горы, с которых проповедовал Христос, на­ходился прямо под главным купо­лом. Он имел важное значение при богослужении: с него произносили проповеди, читали Евангелие, пели псалмы. Большой амвон в Софии Константинопольской был окружён восемью колоннами, несущими кры­шу — киворий; по размеру он, по­жалуй, был сопоставим со всей цер­ковью монастыря Липса.